«Дневник сумасшедшего» и другие рассказы - Лу Синь

разводить коров, разводить верблюдов… Потом в семье Чжун Ми неожиданно появилось много цыплят. Они бегали и летали по всему двору. Склевали молодую, нежную траву на земле. Цыплята, наверное, появились в результате этих уговоров… С тех пор, к нам стали часто приходить крестьяне, продававшие цыплят. Когда они приходили, у них каждый раз покупали по несколько штук, потому что цыплята легко объедаются, болеют холерой и не долговечны. А один из них даже стал героем единственного, написанного в Пекине рассказа Ярошенко, который назывался: «Трагедия цыпленка».

Однажды в полдень, крестьянин вместо цыплят неожиданно принес утят. Они кричали:

– «Сю, сю!». Жена Чжун Ми сказала крестьянину, что утят не нужно. В это время во двор вышел Ярошенко. Крестьянин дал ему одного утенка в руки, а утенок и в руках продолжал кричать «Сю, сю!» Утенок так понравился ему, что он не мог не купить. Ярошенко купил четырех утят, каждого по 80 чохов.

Утята были очень славные. Их тельца были желтые, как цвет сосен. Опустишь на землю, ходят, переваливаются со стороны на сторону. Друг с другом перекликаются. Все говорили: «Хороши, надо им, пожалуй, завтра купить угрей и накормить их». Ярошенко только сказал: – «За это – я сам заплачу».

Ярошенко ушел заниматься. Все разошлись… Немного погодя, когда жена Чжун Ми принесла холодный рис кормить утят, она услышала всплески воды. Оказалось, что четыре утенка купаются в бассейне. Они разогнали головастиков и что то едят. Когда их выгнали на берег, вода в бассейне стала мутной. Долгое время спустя, когда она просветлела, из тины торчали только несколько маленьких корешков лотоса, но нельзя было найти головастиков, у которых уже выросли ноги…

– Ярошенко, сяньшен, не стало лягушачьих сыновей!

К вечеру, когда ребята увидели, что он возвращается, сразу же сказал один, самый маленький.

– У, лягушки? – удивился Ярошенко.

Жена Чжун Ми, тоже вышла во двор и рассказала ему историю, как утята съели головастиков.

– Ай, ай – сказал он.

Наконец, утята сбросили желтый пух, Ярошенко, тоскуя о своей матушке России, неожиданно уехал в Читу. Уже четыре сезона квакали лягушки. Утята выросли: два – белых и два – пестрых. Они уже не кричат: – «Сю, сю!» вместо этого они кричат: – «Я… я!» Бассейн для лотосов уже давно не может вместить их, но, к счастью, место, где живет Чжун Ми, очень низкое и как только пройдет летний дождь, набирается полный двор воды. Утята с восторгом плавают, хлопая крыльями, ныряют и кричат – «Я… я!»

Сейчас – лето снова закончилось и перешло в зиму, а об Ярошенко нет никаких новостей. Так и не знаю, где теперь он… Остались только четыре утки, которые кричат, как в пустыне – «Я… я!»

Светильник

Весной в пасмурное послеобеденное время, в единственной чайной деревни Цзигуан атмосфера была накаленная. в шуме голосов то и дело раздавалось:

– Потушить! Разве можно потушить!

Сборище в чайной было небольшое: ведь перед тем как куда либо пойти, надо заглянуть в лунный календарь, что бы в нем не было бы написано: «Сборища не допустимы». Если там этого не написано, то и тогда нужно сначала пойти в кумирню получить напутствие и только удостоверившись, что сегодня нет никакого запрета, можно сидеть в чайной и опять таки не так, как сидят там несколько свободомыслящих, собравшихся сами по себе, молодых людей, которых все люди в спячке считали только разрушителями семьи.

– Так ли это? – беря чашку с чаем, спросил Сань Цзяо-лянь[30].

– Слыхал что так – ответил фан Тоу[31].

– Все время кричит: «Потушить его, потушить его».

– Черт знает что такое. Ведь это для всей нашей деревни будет большое несчастье. Тут нечего долго разбираться. Мы должны что то придумать, чтобы его отстранить…

– Отстранить его дело одного мига. Он всего лишь…

– Какая тварь! Когда строили кумирню его предки пожертвовали деньги, а теперь он хочет потушить неугасимый светильник. Разве это напоминает детей и внуков?

– Поедем в уезд и выдадим его, как не почитающего родителей! – сжав пальцы в кулак и ударив по столу сказал Го Тин. Наклоненная набок крышка чайника с дребезжащим звуком упала на пол.

– Этого не достаточно. Надо выдать, как не почитающего родителей, и отца и мать, и братьев матери… – заметил Фан Тоу.

– Жаль что у него только жив один старший брат отца, сразу смягчая тон сказал Го Тин.

– Го Тин, – неожиданно шепотом позвал фан Тоу – повезло тебе вчера в игре?

Го Тин прищуривши глаза и взглянув на него ничего не ответил. Чуань Ци-гуань с толстым лицом, откашлявшись начал:

– Затушив огонь разве наша деревня Цзигуан останется деревней Цзигуан[32]. Разве не говорят нам старики, что этот огонь был зажжен еще императором Лян У и с тех пор не был потушен, даже во время восстания Длинноволосых[33]. По вашему, разве не хорош этот зеленый и ясный огонь? Все приезжие сразу же идут посмотреть его. Все хвалят… Хорош, очень хорош… А он теперь подымает целую историю и к чему это?

– Да, он спятил с ума, разве ты этого не знаешь? – презрительно сказал Фан Тоу.

– Эге, да ты умник – у Чуань Ци-гуаня лоснилось лицо.

– Я думаю, а что если бы его провести, как в прошлый раз – сказал Гуй У-шэн, одновременно хозяин и работник чайной, только что подошедший и сразу понявший, что разговор принимает нежелательный оборот и может привести к ссоре.

– Как в прошлый раз? – удивленно спросил Чуань Ци-гуань.

– Разве раньше он еще не сходил с ума как сейчас?

– В то время был жив его отец, который его и провел и тем самым вылечил.

– Каким образом провел? Я что-то не знаю! – еще более удивленно спросил Чуань Ци-гуань. – Да как же ты можешь это знать В то время все вы были молокососами, только знали пили молоко да обделывались. Я же тогда был здесь не таким. Видите ли, в то время я имел пару рук по правде сказать, отмытых добела и нежных…

– Да ты и сейчас белоручка, – сказал фан Тоу.

– Не говори глупостей – притворно рассмеялся и выругался Гуй У-шэн. Мы ведем серьезный разговор…

– B то время он был еще молодым, а его старикан был тоже вроде сумасшедшего. Говорили что однажды дед привел его в кумирню земледелия, научить молиться Ту Лао-е, Вэн Тян-чуню и ван Лин-гуаню[34]. Он испугался Лао-е и не захотел молиться, выбежал вон и с тех пор стал странным.